Ольга Седакова Осень, огонь и путник

В стеклянной храминке, потом в румяной туче полупрозрачного плода мгла осени, как зернышко, лежит. Внутри нее огонь бежит из ниоткуда в никуда.

Ведь Осень-Гестия очаг оберегает. Там, в глубине его, поет все то, что дождь беспамятный смывает, что снег ближайший заметет, что в сердце тяжком обрывает озябший путник у ворот.

И вот его к огню сажают, И ветер внутренний цевницу достает:

– Я вижу копи золотые или ночные города: померкшие, пережитые и будущие, как слюда. Но более всего люблю я просто пламя. Оно ныряет вензелями в ту глубину, которую вокpyг никто за правду не считает, откуда к нам кометы долетают, где всё бывает, милый друг, – а пламя дальше выплывает, как золотой тритон, припаянный к трубе. Он говорит: я знаю о тебе, но ничему не доверяю.

И это правда. Бедный узник невидимых полупрозрачных век, на что, на что походит человек, а уж на жизнь свою больную он не походит никогда; ни в раннем детстве, ни тогда, когда в лицо он старость видит и ей неслышно говорит:

– Рисуй на мне начальные черты твоих имен: таких, как Твердь, Руда, Мирская Мгла, Вечернее Прошенье.

Пиши на мне болезненное имя.

Я и в слезах его пойму и передам, пересыпаясь, как неприметное селенье, как горсть огней – из темноты во тьму.