Ольга Седакова Вьюга

За Крестопоклонной, как дело пойдет к тому, чтобы все повернуло обратно, и желчь, начиная казаться, как мед, кончает. И горше стократно. И пятна темнеют у самых церковных ворот, и дальше, и дальше… Уходит народ от скорбной вечерни. Но так же невнятно вся ночь захолустья обратно бредет – волною морскою всю ночь напролет.

И это недаром: как в теплой золе, там, видно, тепло. Там, от вьюги неровный, желтеет последний огонь на земле. Там сторож сидит с побирушкой церковной – как в теплой золе, как в утробе укромной. А ветер, а ветки, а снег на стекле и сами как будто не дома во мгле и просят прохожих в тоске беспокровной идти и идти, как к звезде баснословной и словно к костру на холодной земле.

К полуночи сторож постель разберет, и нищенка ляжет. При свете нерезком появится что-то – и тут же пройдет. Как будто по городу, полному блеском, какая-то тень. Опечаленным треском откликнется печь. Но и это пройдет. И это пройдет, и веками идет, и плачет, и плачет в отчаянье детском, как будто на озере Геннисаретском – волною морскою всю ночь напролет.