Роман Солнцев Ванька

Мы жили средь глухих берлог, где прель, малина, совы, сырых теней наискосок тяжелые засовы, мы жили средь отвесных рек и красных павших сосен… Мы шли к палаткам на ночлег, и как наш сон был сочен! Там приходилось реже спать лишь конюху – работа. То лошади уйдут опять за гари и болота, то бродит в стороне медведь, дух меда, скрип сушины… А нужно выйти, посмотреть и обсудить причины. Среди калымщиков, юнцов и тех, ученых, в светлом, был конюх Ванька Иванов великим человеком. Он хлеб возил нам и табак, одеколон (в кармане!), духи куда б нежней для баб, но – бунтовали парни… Весь шелушащийся Иван, в морщинах, малорослый, сказать нельзя, когда он пьян и он пацан иль взрослый. Ему тайга насквозь своя, кровь глухаря – что вишня… Он из детдома, слышал я. Я думаю, так вышло: попал в детдом, в тот тарарам, где сироты орали. Война… Конечно, имя там недолго выбирали. Иван. Опять же – Иванов. С мальчонки не убудет. А сколько записать годков? А пусть там сколько будет!.. Среди работы, средь всего порой находит смута, что возраста я своего не знаю почему-то. Я, как Иван, живу. Пишу. Томлюсь в оконной раме. Я, может, сорок лет дышу и умирать пора мне? А может, я совсем юнец, не знал любви и боли, и если есть на свете лес, то в нем светло – как в поле…

1973