Иван Суриков Богатырская жена

1

Князь Владимир стольно-киевский Созывал на пир гостей, Верных слуг своих — дружинников, Удалых богатырей.

Звал их яства есть сахарные, Пить медвяные питья; И сходились гости званые, И бояре и князья.

Много было ими выпито Искрометного вина; То и дело осушалися Чаши полные до дна.

Обходил дружину храбрую С хмельной брагой турий рог; Только хмель гостей Владимира Под столы свалить не мог.

Вот, как вполсыта наелися И вполпьяна напились, Гости начали прихвастывать, Похваляться принялись.

Кто хвалился силой крепкою, Кто несметною казной, Кто своей утехой сладкою — Богатырскою женой.

Кто товарами заморскими, Кто испытанным конем… Лишь Данило призадумался, Наклонившись над столом.

На пиру великокняжеском Он не хвалится ничем; И насмешливо дружинники Шепчут: «Глух он али нем?»

— «Ты почто, скажи, задумался? — Князь Даниле говорит.- Взор твой ясный темной думою, Словно облаком, покрыт.

Али нет казны и силушки У тебя, Данило-свет? Платье ль цветное изношено? Aль жены-утехи нет?»

Встрепенулся свет Денисьевич, Молвя князю: «Всем богат; А своей я темной думушке, Добрый княже, сам не рад.

На твоем пиру на княжеском Собеседник я плохой; И тебе я, княже, кланяюсь: Отпусти меня домой.

Отчего — я сам не ведаю, Грусть взяла меня теперь!..» Встал Данило, князю-солнышку Бил челом — и вышел в дверь…

2

И дружине молвил ласково Князь Владимир, поклонясь: «Все вы, други, переженены, Не женат лишь я, ваш князь.

Между вами обездоленным Я хожу холостяком: Помогите же, товарищи, Мне в несчастии таком.

Приищите мне невестушку, Чтобы ласкова была, И смышлена в книжной грамоте, И румяна, и бела.

Чтоб женой была мне доброю, Доброй матушкою вам, Чтоб не стыдно государыней Звать ее богатырям».

Князь умолк, и призадумались Все его богатыри: Сватом быть для князя стольного Трудно, что ни говори!

Лишь Мишата не задумался: «На примете есть одна,- Молвил он,- лебедка белая, Богатырская жена.

То жена Данилы славного. Уж куда как хороша Василиса свет Микулишна, Раскрасавица-душа!

Ясны очи соколиные, Брови соболя черней; В целом городе Чернигове Василисы нет умней.

Не уступит мужу книжному В русской грамоте она, И петью-четью церковному Хорошо обучена».

С грозным гневом на Путятича Князь Владимир поглядел: «Спьяну, что ль, заговорился ты Али в петлю захотел?

Разве я лишился разума? Разве зверь я али тать? От живого мужа можно ли Мне жену насильно взять?»

Нe сробел Мишата, вкрадчиво Князю молвил он в ответ". «Князь Данило ходит под богом — Нынче жив, а завтра нет.

Коль слова мои не по сердцу, То казнить меня вели; Только прежде поохотиться В лес Денисьича пошли.

В темных дебрях под Черниговом Зверя тьма, а лову нет: Прикажи поймать Денисьичу Злого тура на обед.

На охоте все случается: С буйным зверем труден бой, И не взять его охотнику, Княже, силою одной».

Понял князь Владимир Киевский Смысл лукавых этих слов, И писать к Даниле грамоту Он призвал своих писцов.

Те писцы писали витязю, Чтобы он в лесах густых Ради князя поохотился На зверей и птиц лесных.

Поискал бы тура дикого, С поля взял его живьем. И отправил князь Путятича С этой грамотой послом.

3

В светлом тереме Даниловом, Призадумавшись, одна У окна сидит красавица, Богатырская жена.

Муж уехал поохотиться В бор Черниговский чем свет; Вот уж время близко к вечеру, А Денисьича все нет.

Скучно ей одной без милого, Грусть-тоска ее томит… Вдруг услышала: у терема Раздается стук копыт.

Гость нежданный и непрошеный У Даниловых ворот, Привязав коня усталого, Скоро к терему идет.

Не спросился слуг невежливый Володимиров посол: Он в светлицу бездокладочно С княжьей грамотой вошел.

Василиса гневно встретила Неучтивого посла И неладным смердом княжеским, Рассердившись, назвала.

А Путятич молвил, до земли Василисе поклонясь: «Не гневися, государыня, Что вошел я не спросясь.

Не своей сюда охотою Я приехал: князь велел; В терем твой без воли княжеской Я войти бы не посмел.

К твоему Даниле грамоту Князь велел мне отвезти: Получи; а за невежливость, Государыня, прости».

Василиса закручинилась, Прочитав княжой приказ: Побелели щеки алые, Слезы хлынули из глаз.

Поняла она из грамоты, Что недоброе в ней есть, Что замыслил князь Денисьича Злою хитростью известь.

Кличет слуг к себе Микулишна И велит седлать коня. «Снаряжайте, слуги верные, К мужу в поле вы меня!

Дайте платье молодецкое, Принесите лук тугой! Сердце чует горе лютое И дрожит перед бедой...»

И катились слезы горькие Крупным градом по лицу. Слуги верные ретивого Привели коня к крыльцу.

На коня она садилася, Взяв колчан каленых стрел, И, едва земли касаяся, Конь, как вихорь, полетел.

4

Над собой беды не ведая, Рыщет в поле богатырь. Быстрый конь Данилу по полю Быстро носит вдаль и вширь.

Настрелял с утра Денисьевич Много дичи луговой; Он охотой не натешится, Не спешит к жене домой.

Вдруг он видит: от Чернигова Не орел к нему летит — Мчится вихрем добрый молодец, Под конем земля дрожит.

Закричал Данило молодцу, Меч подняв над головой: «Стой, удалый, добрый молодец! Говори, кто ты такой?

Если друг, то побратаемся, Поведем любовно речь; Если недруг — потягаемся, У кого тяжеле меч».

Говорит проезжий молодец, Шапку сняв с густых кудрей: «Не узнал ты, свет Денисьевич, Молодой жены своей!

Знать, не долго нам понежиться И в любви пожить с тобой. Перестань охотой тешиться, Поезжай скорей домой!»

Тут прочла ему Микулишна Володимиров ярлык, Но Данило в хитрый умысел Князя стольного не вник.

Отвечает он с усмешкою Молодой своей жене: «Вижу я, тебе кручинушка Померещилась во сне.

Где же видано и слыхано, Чтобы князь богатыря За любовь и службу верную Извести задумал зря?

Лучше в тереме хозяйничай, Знай домашний обиход И словами неразумными Не пугай меня вперед.

Я на тура поохотиться Рад для князя всей душой; Только мало стрел осталося, А запасных нет со мной.

Привези колчан мне маленький, А большого не бери: Много стрел ловцу не надобно — Метко бьют богатыри!»

Говорит она: «Со стрелами Я большой колчан взяла. Не сердись, нужна при случае В поле лишняя стрела.

Чует горе сердце вещее, Ты словам моим поверь: Тур не страшен для охотника,- Человек страшней, чем зверь...»

С грустью тяжкою Микулишна Крепко мужа обняла И вернулася к Чернигову, Путь слезами полила.

5

Рыщет витязь день до вечера По лугам и по лесам: Зверя-тура круторогого Ищет он и там и сям:

В буераках и кустарниках, В чащах диких и густых… Вот уж день склонился к вечеру, И дремучий лес затих.

Но не слышно по окружности Рева турьего нигде… Шепчет витязь опечаленный: «Надо ж быть такой беде!»

Рыщет по лесу Денисьевич — Как на грех удачи нет! Не привезть и нынче витязю Дичь на княжеский обед!

Снова день склонился к вечеру, Нет в лесу души живой, Только рысь порою быстрая Промелькнет вдали стрелой.

Только вороны зловещие С криком носятся вверху, Громко каркая над витязем: Быть невзгоде! быть греху!

Только холодом кладбищенским Вдруг повеет нетопырь… Ночи сумрачней, под дерево Лег могучий богатырь.

Шею вытянув упругую, Конь дыханием своим Греет доброго хозяина И печально ржет над ним.

«Что ты льнешь ко мне, ласкаешься, Мой товарищ боевой? — Говорит ему Денисьевич.- Что поник ты головой?

Что своим дыханьем огненным Жгешь ты мне лицо и грудь? Иль боишься зверя лютого? Или чуешь что-нибудь?.»

Конь трясет косматой гривою И копытом в землю бьет, Точно хочет что-то вымолвить, Только слов недостает.

Лишь блеснул на небе розовый Луч зари, предвестник дня, Встал Данило с ложа жесткого, Сел на доброго коня.

Едет он из леса темного В поле счастья попытать… Чу… вдали там что-то слышится: Не идет ли с юга рать?

Мать сыра земля колышется, И дремучий бор дрожит; Словно гром гремит раскатистый, Раздается стук копыт.

Стал Данило за кустарником, Видит: с южной стороны Грозно движутся два всадника, Будто две больших копны.

Что-то будет, что-то станется? Сердце екнуло в груди… Видно, пасть в борьбе Денисьичу С тем, кто едет впереди.

Скачет конь под ним, играючи, Блещет золотом шелом… И узнал Данило с горестью Брата названного в нем…

Он одет в кольчугу крепкую, Тяжела его рука; И на смертный бой Денисьича Он зовет издалека.

Словно сокол с черным вороном, Близкой смерти вещуном, Он с Алешею Поповичем Мчится по полю вдвоем…

Дрогнув, слез с коня Денисьевич… Сердце сжала злая боль… Он с Добрынею Никитичем Побратался для того ль?…

«Видно, князю я не надобен! — Говорит он сам себе. — Но по воле князя стольного Не погибну я в борьбе.

Кровью брата и товарища Я земли не обагрю, Для потехи княжьей совестно В бой вступать богатырю.

Не убить Добрыне молодца В поединке роковом!» И воткнул копье злаченое В землю он тупым концом.

Сбросил с плеч доспехи твердые, Грудью пал на острие — И пробило молодецкую Грудь злаченое копье.

Мать сыра земля зарделася, Теплой кровью полита, И душа Данилы чистая Вышла в алые уста.

И когда борцы подъехали Вызывать его на бой, Только труп один безжизненный Увидали пред собой.

6

Что за праздник в стольном Киеве? Князь с дружиной удалой На помолвку собираются К Василисе молодой.

Многоценную, жемчужную Он везет невесте нить… Хочет сердце неподкупное Ожерельями купить.

Весел князь Владимир Киевский: Витязь преданный его На лугу, в траве некошеной, Спит, не слышит ничего.

Праздно вкруг его валяются Стрелы, меч и крепкий щит, Добрый конь бессменным сторожем Над хозяином стоит.

Шею гордую, косматую Опустил он грустно ниц И от трупа грозным ржанием Отгоняет хищных птиц.

Василиса убивается В светлой горнице своей: Не видать ей мужа милого, Не слыхать его речей!

А Владимир по дороженьке На ретивом скакуне, Впереди своих дружинников, Мчится к будущей жене.

Грудь высокая волнуется, В жилах кровь ключом кипит, К голубым очам красавицы Дума пылкая летит…

Что стучит-гремит в Чернигове? Что вздымает пыль столбом? Поезд свадебный Владимира К Василисе едет в дом.

И, предчувствуя недоброе, Слуги в страхе к ней сошлись, Говорят ей: «Государыня! В платье мужа нарядись!

Из конюшни мужней лучшего Скакуна себе бери! За тобой идут из Киева Князь и все богатыри».

Отвечает им красавица: «Мне не надобно коня; Не хочу, чтоб слуги верные Пострадали за меня.

Перед князем неповинна я, Перед богом я чиста. Принимайте ж князя с почестью, Отворяйте ворота».

Слезы вытерла горючие Богатырская жена, И велела платья лучшие Принести к себе она.

Освежила в мыльне чистою Ключевой водой лицо И встречать гостей непрошеных Смело вышла на крыльцо.

Словно дня сияньем ласковым Небо пышно рассвело, Словно утром рано на небо Солнце ясное взошло.

То не зорюшка румянится, То не солнышко блестит- Василиса свет Микулишна На крыльце резном стоит.

Тихо, словно очарованный, Подошел Владимир к ней И не может от красавицы Оторвать своих очей,

И не может ей разумное Слово вымолвить в привет… Изойди всю землю русскую — В ней красы подобной нет!

Низко князю поклонилася Богатырская жена И в дверях остановилася, Молчалива и скромна.

Что ж в душе у ней таилося, Князь того не угадал И в уста ее сахарные Горячо поцеловал.

И промолвил он Микулишне: «Твой супруг в лугах погиб. На охоте трудной до смерти Дикий тур его зашиб.

Не вернуть нам к жизни мертвого, Не роняй же горьких слез; Я колечко обручальное Молодой вдове привез.

Жить не след тебе вдовицею, Век в кручине горевать, Красоту свою и молодость Погубить тебе не стать.

Будь женою мне и матушкой Для моих богатырей, Одевайся в подвенечное Платье светлое скорей.

В путь-дорогу мы отправимся,- Поезд свадебный готов». Василиса воле княжеской Покорилася без слов:

Нарядилась в платье цветное И покрылася фатой, И в рукав широкий спрятала Нож отточенный складной.

7

Едет князь с невестой милою, В стольный город свой спеша; Все сильней в нем кровь волнуется, И горит его душа.

Но невесело дружинники Молча следуют за ним; Опустил Добрыня голову, Тяжкой думою томим.

Шепчет он: «Владимир-солнышко! В деле злом не быть добру! Не подумавши затеяли Мы неладную игру.

Все мне братний труп мерещится, Что неприбранный лежит; Рана страшная, как грозное Око, на небо глядит.

Извели мы ясна сокола, Он попался в нашу сеть, Но едва ли белой лебедью Нам удастся завладеть».

Молча едут князь с невестою… Слышно ржанье в стороне: Это конь Данилов весточку Подает его жене.

Василиса встрепенулася, Придержала скакуна И Владимиру, ласкаючись, Тихо молвила она:

«В чистом поле ржанье слышится, В небе вороны кричат… Князь Владимир! Я отправлюся В ту сторонку наугад.

Видно, там мой муж валяется,- Отпусти меня к нему, Я в последний раз убитого Мужа крепко обниму.

Вдоволь я над ним наплачуся, Труп слезами орошу; Если ж с мужем не прощуся я — Перед богом согрешу...»

Потемнел Владимир-солнышко, Светлых дум пропал и след… Отказать невесте — совестно, Отпустить — охоты нет.

Голова на грудь склонилася, Шевельнулась совесть в нем, И на просьбу Василисину Согласился он с трудом.

В провожатые Микулишне Дал он двух богатырей, И помчалася красавица Ветра вольного быстрей.

8

Вот в долине, за кустарником, Труп лежит в траве густой, Точно дерево, разбитое Беспощадною грозой.

В беспорядке кудри черные Опустились над челом, Истекает кровью алою Грудь, пробитая копьем.

Изменила смерть холодная Красоту его лица, И раскинуты бессильные Руки мощного бойца…

И, спрыгнув с коня ретивого, Точно первый снег бела, Без рыданий, к мужу мертвому Василиса подошла.

И, упав на грудь Данилову, Горемычная вдова Громко вскрикнула: «Злодеями Ты убит, а я жива!

Для чего ж мне жизнь оставлена. Если нет тебя со мной? Не грешно ли мне, не стыдно ли Быть Владимира женой!

И не лучше ль злому половцу Мне отдать и жизнь и честь, Чем с убийцей мужа милого Целый век в слезах провесть?

Нет, не лечь на ложе брачное Опозоренной вдове И не быть с дружиной княжеской И с Добрынею в родстве;

Не носить уборы ценные, Жемчуги и янтари… Подойдите и послушайте Вы меня, богатыри!

Вы скажите князю стольному, Чтоб валяться не дал нам В поле он без погребения, На съедение зверям.

Прикажите, други, плотникам Сколотить нам гроб большой, Чтоб не тесно было милому Спать со мной в земле сырой.»

Так сказала им Микулишна — И пробила грудь ножом; Из глубокой раны хлынула Кровь горячая ручьем.

На груди супруга милого Умерла его жена, Жизнь без слез она оставила, До конца ему верна.

9

Грозен князь Владимир Киевский Возвратился в город свой Не с красавицей княгинею, А с глубокою тоской.

Не с весельем князя встретили Горожане у ворот,- Пусты улицы широкие, Точно вымер весь народ.

Над богатым, славным Киевом Тишь могильная стоит; Лишь по улицам в безмолвии Раздается стук копыт.

Грозен князь вошел в хоромины, Молча слуги вслед идут, И велел им князь Путятича Привести к себе на суд.

И, дрожа от страха смертного, Стал Путятич у дверей… Не для пира-столования Князь созвал богатырей.

Знать, прошла пора веселая Шумных княжеских потех,- Смотрят сумрачно дружинники, Стольный князь суровей всех.

С гневом молвил он Путятичу: «Как нам быть с тобою, сват? Ездил в даль я за невестою, А вернулся не женат.

Ты затеял дело хитрое, Да пропал задаром труд: Идут слуги в Киев с ношею, Двух покойников несут.

Погубил слугу я верного — И остался холостой. Видно, князю не приходится Володать чужой женой.

И не должно князю слушаться Злых советников своих: Злой слуга змеи опаснее, На худое дело лих.

Мне же речь твоя понравилась; Эта речь была грешна,- И не смыть теперь мне с совести Вековечного пятна.

Князь Владимир стольно-киевский Щедрым слыл до этих пор… Чем же мне тебя пожаловать, Наградить за мой позор?

Все дела твои лукавые И советы были злы,- И за то, Мишата, жалую Я тебя котлом смолы».

1875