Петр Вяземский Самовар

Приятно находить, попавшись на чужбину, Родных обычаев знакомую картину, Домашнюю хлеб-соль, гостеприимный кров, И сень, святую сень отеческих богов, — Душе, затертой льдом, в холодном море света, Где на родной вопрос родного нет ответа, Где жизнь — обрядных слов один пустой обмен, Где ты везде чужой, у всех — monsieur N. N. У тихой пристани приятно отогреться, И в лица ближние доверчиво всмотреться, И в речи вслушаться, в которых что-то есть Знакомое душе и дней прошедших весть.

Дни странника листам разрозненным подобны, Их разрывает дух насмешливый и злобный; Нет связи: с каждым днем всё сызнова живи, А жизнь и хороша преданьями любви, Сродством поверий, чувств, созвучьем впечатлений И милой давностью привычных отношений. В нас ум — космополит, но сердце--домосед: Прокладывать всегда он любит новый след, И радости свои все в будущем имеет; Но сердце старыми мечтами молодеет, Но сердце старыми привычками живет И радостней в тени прошедшего цветет! О, будь благословен, кров светлый и приютный, Под коим как родной был принят гость минутный! Где беззаботно мог он сердце развернуть И сиротство его на время обмануть! Где любовался он с сознаньем и участьем Семейства милого согласием и счастьем И видел, как цветут в безоблачной тиши Младые радости родительской души; Оттенки нежные и севера и юга, Различьем прелестей и сходством друг на друга Они любовь семьи и дому красота. _Одна

— таинственна, как тихая мечта Иль ангел, облаком себя полузакрывший, Когда, ко праху взор и крылья опустивши, На рубеже земли и неба он стоит И, бедствиям земным сочувствуя, грустит. И много прелести в задумчивости нежной, В сей ясности, средь бурь житейских безмятежной, И в чистой кротости, которыми она, Как тихим заревом, тепло озарена! _Другая — радостно в грядущее вступая И знающая жизнь по первым утрам мая, На празднике весны в сиянье молодом Свежеет розою и вьется мотыльком. _А третья — младший цвет на отрасли семейной. Пока еще в тени и прелестью келейной Растет и, на сестер догадливо смотря, Ждет, скоро ль светлым днем взойдет ее заря?

У вас по-русски здесь — тепло и хлебосольно И чувству и уму просторно и привольно; Не дует холодом ни в душу, ни в плеча, И сердце горячо, и печка горяча. Хоть вы причислены к Германскому союзу, Германской чинности вы сбросили обузу. За стол не по чинам садитесь, и притом И лишний гость у вас не лишний за столом. Свобода — вот закон домашнего устава: Охота есть — болтай! И краснобаю слава! На ум ли лень найдет — немым себе сиди И за словом в карман насильно не ходи! Вот день кончается в весельях и заботах; Пробил девятый час на франкфуртских воротах] Немецкой публики восторг весь истощив, Пропела Лёве ей последний свой мотив; Уж пламенный Дюран оставил поле брани, Где, рыцарь классиков, сражался он с Гернани, И, пиво осушив и выкурив табак, Уж Франкфурт, притаясь, надел ночной колпак, Но нас еще влечет какой-то силой тайной В знакомый тот приют, где с лаской обычайной Вокруг стола нас ждет любезная семья. Я этот час люблю — едва ль не лучший дня, Час поэтический средь прозы черствых суток, Сердечной жизни час, веселый промежуток Между трудом дневным и ночи мертвым сном. Все счеты сведены, — в придачу мы живем; Забот житейских нет, как будто не бывало: _Сегодня

с плеч слегло, а завтра не настало. Час дружеских бесед у чайного стола! Хозяйке молодой и честь, и похвала! По-православному, не на манер немецкий, Не жидкий, как вода или напиток детский, Но Русью веющий, но сочный, но густой, Душистый льется чай янтарного струей. Прекрасно!.. Но один встречаю недостаток: Нет, быта русского неполон отпечаток. Где ж самовар родной, семейный наш очаг, Семейный наш алтарь, ковчег домашних благ? В нем льются и кипят всех наших дней преданья, В нем русской старины живут воспоминанья; Он уцелел один в обломках прежних лет, И к внукам перешел неугасимый дед. Он русский рококо, нестройный, неуклюжий, Но внутренно хорош, хоть некрасив снаружи; Он лучше держит жар, и под его шумок Кипит и разговор, как прыткий кипяток. Как много тайных глав романов ежедневных, Животрепещущих романов, задушевных, Которых в книгах нет — как сладко ни пиши! Как много чистых снов девической души, И нежных ссор любви, и примирений нежных, И тихих радостей, и сладостно мятежных — При пламени его украдкою зажглось И с облаком паров незримо разнеслось! Где только водятся домашние пенаты, От золотых палат и до смиренной хаты, Где медный самовар, наследство сироты, Вдовы последний грош и роскошь нищеты, — Повсюду на Руси святой и православной Семейных сборов он всегда участник главный. Нельзя родиться в свет, ни в брак вступить нельзя, Ни «здравствуй!» ни «прощай!» не вымолвят друзья, Чтоб, всех житейских дел конец или начало, Кипучий самовар, домашний запевало, Не подал голоса и не созвал семьи К священнодействию заветной питии. Поэт сказал — и стих его для нас понятен: «Отечества и дым нам сладок и приятен»! Не самоваром ли — сомненья в этом нет — Был вдохновлен тогда великий наш поэт? И тень Державина, здесь сетуя со мною, К вам обращается с упреком и мольбою И просит, в честь ему и православью в честь, Конфорку бросить прочь и — самовар завесть.

1838