Владимир Бенедиктов К России

Не унывай! Все жребии земные Изменчивы, о дивная в землях! Твоих врагов успехи временные Пройдут, как дым, — исчезнут, яко прах. Всё выноси, как древле выносила, И сознавай, что в божьей правде сила, А не в слепом движении страстей, Не в золоте, не в праздничных гремушках, Не в штуцерах, не в дальнометных пушках И не в стенах могучих крепостей.

Да, тяжело… Но тяжелей бывало, А вышла ты, как божий день, из тьмы; Терпела ты и в старину немало Различных бурь и всякой кутерьмы. От юных дней знакомая с бедами, И встарь ты шла колючими путями, Грядущего зародыши тая, И долгого терпения уроки Внесла в свои таинственные строки Суровая История твоя.

Ты зачат был от удали норманнской (Коль к твоему началу обращусь), И мощною утробою славянской Ты был носим, младенец чудный — Рус, И, вызванный на свет к существованью, Европе чужд, под Рюриковой дланью Сперва лежал ты пасынком земли, Приемышем страны гиперборейской, Безвестен, дик, за дверью европейской, Где дни твои невидимо текли.

И рано стал знаком ты с духом брани, И прыток был ребяческий разбег; Под Игорем с древлян сбирал ты дани, Под Цареград сводил тебя Олег, И, как ведром водицу из колодца, Зачерпывал ты шапкой новгородца Днепровский вал, — и, ловок в чудесах, Преград не зря ни в камнях, ни в утесах, Свои ладьи ты ставил на колесах И посуху летел на парусах.

Ты подрастал. Уж сброшена пеленка, Оставлена дитятей колыбель; Ты на ногах, пора крестить ребенка! И вот — Днепра заветная купель На греческих крестинах расступилась, И Русь в нее с молитвой погрузилась. Кумиры — в прах! Отрекся и от жен Креститель наш — Владимир, солнце наше, Хоть и вздохнул: «Зело бо жен любяще», — И браком стал с единой сопряжен.

И ввергнут был в горнило испытаний Ты — отрок — Рус. В начале бытия На двести лет в огонь домашних браней Тебя ввели удельные князья: Олегович, Всеславич, Ярославич, Мстиславич, Ростиславич, Изяславич, — - Мозг ныл в костях, трещала голова, — А там налег двухвековой твой барин. Тебе на грудь — неистовый татарин, А там, как змей, впилась в тебя Литва.

Там Рим хитрил, но, верный православью, Ты не менял восточного креста. От смут склонил тебя к однодержавью Твой Иоанн, рекомый «Калита». Отбился ты и от змеи литовской, И крепнуть стал Великий князь Московской, И, осенен всевышнего рукой, Полки князей в едину рать устроив, От злых татар герой твой — вождь героев — Святую Русь отстаивал Донской.

И, первыми успехами венчанна, Русь, освежась, протерла лишь глаза, Как ей дались два мощных Иоанна: Тот — разум весь, сей — разум и гроза, — И, под грозой выдерживая опыт, Крепясь, молясь и не вдаваясь в ропот, На плаху Рус чело свое клонил, А страшный царь, кроваво-богомольный, Терзая люд и смирный и крамольный, Тиранствовал, молился и казнил.

Лишь только дух переводил — и снова Пытаем был ты, детствующий Рус, — Под умною опекой Годунова Лишь выправил ты бороду и ус И сел было с указкою за книжку, Как должен был за Дмитрия взять Гришку, А вслед за тем с ватагою своей Вор Тушинский казацкою тропинкой На царство шел с бесстыдною Маринкой — Сей польскою пристяжкой лжецарей.

И то прошло. И, наконец, указан России путь божественным перстом: Се Михаил! На царство в нем помазан Романовых благословенный дом. И се — восстал гигант-образователь Родной земли, ее полусоздатель Великий Петр. Он внутрь и вне взглянул И обнял Русь: «Здорово, мол, родная!» — И всю ее от края и до края Встряхнул, качнул и всю перевернул, —

Обрил ее, переодел и в школу Ее послал, всему поиаучил; «Да будет!» — рек, — и по его глаголу Творилось всё, и русский получил Жизнь новую. Хоть Руси было тяжко, Поморщилась, покорчилась, бедняжка, Зато потом как новая земля Явилась вдруг, оделась юной славой, Со шведами схватилась под Полтавой И бойкого зашибла короля.

И побойчей был кое-кто, и, глядя На божий мир, весь мир он с бою брал, — То был большой, всезнаменитый дядя, Великий вождь, хоть маленький капрал; Но, с малых лет в гимнастике страданий Окрепший, росс не убоялся брани С бичом всех царств, властителем властей, С гигантом тем померялся он в силах, Зажег Москву и в снеговых могилах Угомонил непризванных гостей.

И между тем как на скалах Елены Утихло то, что грозно было встарь, Торжественно в стенах всесборной Вены Европе суд чинил наш белый царь, И где ему внимали так послушно — Наш судия судил великодушно. Забыто всё. Где благодарность нам? «Вы — варвары!» — кричат сынам России Со всех сторон свирепые витии, И враг летит по всем морским волнам.

Везде ты шла особою дорогой, Святая Русь, — давно ль средь кутерьмы На Западе, охваченном тревогой, Качалось всё? — Спокойны были мы, И наш монарх, чьей воли непреклонность Дивила мир, чтоб поддержать законность, По-рыцарски извлек свой честный меч. За то ль, что с ним мы были бескорыстны, Для Запада мы стали ненавистны? За то ль хотят на гибель нас обречь?

В пылу войны готовность наша к миру Всем видима, — и видимо, как есть, Что схватим мы последнюю секиру, Чтоб отстоять земли родимой честь. Не хочет ли союзничество злое Нас покарать за рыцарство былое, Нам доказать, что нет священных прав, Что правота — игрушка в деле наций, Что честь знамен — добавок декораций В комедиях, в трагедиях держав?

Или хотят нас просветить уроком, Нам показать, что правый, честный путь В политике является пороком И что людей и совесть обмануть — Верх мудрости? — Нет! Мы им не поверим. Придет конец невзгодам и потерям, — Мы выдержим — и правда верх возьмет. Меж дел людских зла сколько б ни кипело- Отец всех благ свое проводит дело, И он один уроки нам дает.

Пусть нас зовут врагами просвещенья! Со всех трибун пускай кричат, что мы — Противники всемирного движенья, Поклонники невежественной тьмы! Неправда! Ложь! — К врагам готовы руку Мы протянуть, — давайте нам науку! Уймите свой несправедливый шум! Учите нас, — мы вам «спасибо» скажем; Отстали мы? Догоним — и докажем, Что хоть ленив, но сметлив русский ум.

Вы хитростью заморскою богаты, А мы спроста в открытую идем, Вы на словах возвышенны и святы, А мы себя в святых не сознаем. Порой у нас (где ж люди к злу не падки?) Случаются и английские взятки, И ловкости французской образцы В грабительстве учтивом или краже; А разглядишь — так вы и в этом даже Великие пред нами мудрецы.

Вы навезли широкожерлых пушек, Громадных бомб и выставили рать, Чтоб силою убийственных хлопушек Величие России расстрелять; Но — вы дадите промах. Провиденье Чрез вас свое дает нам наставленье, А через нас самих вас поразит; Чрез вас себя во многом мы исправим, Пойдем вперед и против вас поставим Величия усиленного щит.

И выстрелы с той и другой стихии Из ваших жерл, коли на то пошло, Сразят не мощь державную России, А ваше же к ней привитое зло; И, крепкие в любви благоговейной, Мы пред царем сомкнёмся в круг семейной, И всяк сознай, и всяк из нас почуй Свой честный долг! — Царя сыны и слуги -" Ему свои откроем мы недуги И скажем: «Вот! Родимый наш! Врачуй!»

И кто из нас или нечестный воин, Иль гражданин, но не закона страж, Мы скажем: «Царь! Он Руси не достоин, Изринь его из круга, — он не наш». Твоя казна да будет нам святыня! Се наша грудь — Отечества твердыня, Затем что в ней живут и бог и царь, Любовь к добру и пламенная вера! И долг, и честь да будут — наша сфера! Монарх — отец, Отечество — алтарь!

Не звезд одних сияньем лучезарен, Но рвением к добру страны родной, Сановник наш будь истинный боярин, Как он стоит в стихах Ростопчиной! Руководись и правдой и наукой, И будь второй князь Яков Долгорукой! Защитник будь вдовства и сиротства! Гнушайся всем, что криво, низко, грязно! Будь в деле чужд Аспазий, Фрин соблазна, Друзей, связей, родства и кумовства!

И закипят гигантские работы, И вырастет богатство из земли, И явятся невиданные флоты, Неслыханных размеров корабли, И миллионы всяческих орудий, И явятся — на диво миру — люди, — И скажет царь: «Откройся свет во мгле И мысли будь широкая дорога, Затем что мысль есть проявленье бога И лучшая часть неба на земле!»

Мы на тебя глядим, о царь, — и тягость С унылых душ снимает этот взгляд. Над Русью ты — увенчанная благость, И за тебя погибнуть каждый рад. Не унывай, земля моя родная, И, прошлое с любовью вспоминая, Смотри вперед на предлежащий век! И верь, — твой враг вражду свою оплачет И замолчит, уразумев, что значит И русский бог, и русский человек.

Октябрь 1855