Иосиф Бродский Однажды во дворе на Моховой...

Однажды во дворе на Моховой стоял я, сжав растерзанный букетик, сужались этажи над головой, и дом, как увеличенный штакетник, меня брал в окруженье (заодно — фортификаций требующий ящик и столик свежевыкрашенный, но тоскующий по грохоту костяшек).

Был август, месяц ласточек и крыш, вселяющий виденья в коридоры, из форточек выглядывал камыш, за стеклами краснели помидоры. И вечер, не заглядывавший вниз, просвечивал прозрачные волокна и ржавый возвеличивал карниз, смеркалось, и распахивались окна. Был вечер, и парадное уже как клумба потемневшая разбухло. Тут и узрел я: в третьем этаже маячила пластмассовая кукла. Она была, увы, расчленена, безжизненна, и (плачь, антибиотик) конечности свисали из окна, и сумерки приветствовал животик.

Малыш, рассвирепевший, словно лев, ей ножки повыдергивал из чресел. Но клею, так сказать, не пожалев, папаша ее склеил и повесил сушиться, чтоб бедняжку привести в порядок. И отшлепать забияку. И не предполагал он потрясти слонявшегося в сумерки зеваку. Он скромен. Океаны переплыв в одном (да это слыхано ли?) месте (плачь, Амундсен с Папаниным), открыв два полюса испорченности вместе. Что стоит пребывание на льду и самая отважная корзина ракеты с дирижаблями — в виду откупоренной банки казеина!

1960-е