Дмитрий Быков Люди Севера

В преданьях северных племен, живущих в сумерках берложных, Где на поселок пять имён, и то всё больше односложных, Где не снимают лыж и шуб, гордятся запахом тяжелым, // эти две строки Поют, не разжимая губ, и жиром мажутся моржовым, // в версии из «ПВ» отсутствуют Где краток день, как «Отче наш», где хрусток наст и воздух жёсток, — Есть непременный персонаж, обычно девочка-подросток. На фоне сверстниц и подруг она загадочна, как полюс, Кичится белизною рук и чернотой косы по пояс, Кривит высокомерно рот с припухшей нижнею губою, Не любит будничных забот и всё любуется собою.

И вот она чешет длинные косы, вот она холит свои персты, Покуда вьюга лепит торосы, пока поземка змеит хвосты, И вот она щурит чёрное око — телом упруга, станом пряма, — А мать пеняет ей: «Лежебока!» и скорбно делает все сама.

Но тут сюжет меняет ход, ломаясь в целях воспитанья, И для красотки настаёт черёд крутого испытанья. Иль проклянет её шаман, давно косившийся угрюмо На дерзкий лик и стройный стан («Чума на оба ваши чума!»), Иль выгонят отец и мать (мораль на севере сурова) — И дочь останется стонать без пропитания и крова, Иль вьюга разметёт очаг и вышвырнет её в ненастье — За эту искорку в очах, за эти косы и запястья, — Перевернёт её каяк, заставит плакать и бояться — Зане природа в тех краях не поощряет тунеядца.

И вот она принимает муки, и вот рыдает дни напролёт, И вот она ранит белые руки о жгучий снег и о вечный лёд, И вот осваивает в испуге добычу ворвани и мехов, И отдает свои косы вьюге во искупленье своих грехов, Поскольку много ли чукче прока в белой руке и чёрной косе, И трудится, не поднимая ока, и начинает пахнуть, как все.

И торжествуют наконец законы равенства и рода, И улыбается отец, и усмиряется погода, И воцаряется уют, и в круг свивается прямая, И люди севера поют, упрямых губ не разжимая, — Она ж сидит себе в углу, как обретённая икона, И колет пальцы об иглу, для подтверждения закона.

И только я до сих пор рыдаю среди ликования и родства, Хотя давно уже соблюдаю все их привычки и торжества, — О высшем даре блаженной лени, что побеждает тоску и страх, О нежеланьи пасти оленей, об этих косах и о перстах! Нас обточили беспощадно, процедили в решето, — Ну я-то что, ну я-то ладно, но ты, родная моя, за что? О где вы, где вы, мои косы, где вы, где вы, мои персты? Кругом гниющие отбросы и разрушенные мосты, И жизнь разменивается, заканчиваясь, и зарева встают, И люди севера, раскачиваясь, поют, поют, поют.

1996