Кондратий Рылеев Дума 1. владимир святый

Ни гром побед, ни звуки славы, Ничто Владимира утешить не могло, Не разъясняли и забавы Его угрюмое и мрачное чело…

Братоубийством отягченный, На светлых пиршествах сидел он одинок И, тайной мыслию смущенный, Дичился радостей, как узнанный порок.

Напрасно пение Бояна 10 И _рокот струн живых_ {1} ласкали княжий слух, — Души не исцелялась рана, И всё тревожился и тосковал в нем дух!

Однажды он с привычной думой, На длань склонен главой, уединясь, сидел И с дикостью души угрюмой [На вновь] воздвигнутый Перунов лик глядел.

Вокруг зеленого кургана Толпами шумными на теремном дворе Народ кипел у истукана, 20 Сиявшего, как луч, и в злате и в сребре!..

«Перун! твой лик я здесь поставил, — Вещал страдалец князь. — Мироправитель бог! Тебя я всех признать заставил И дуб, священный дуб перед тобой возжег! а

Почто ж не укротишь волненья Обуреваемой раскаяньем души! Увы! ужасные мученья Меня преследуют и в шуме и в тиши.

Молю у твоего кумира: 30 Предел страданиям душевным положи, — Пересели меня из мира Или по-прежнему с веселием сдружи!»

Вдруг видит старца пред собою! Почтенный, важный вид: спокойствие в чертах, Брада до чресл седой волною, Кудрями волосы седые на плечах.

На посох странничий склоненный, В десной распятие златое он держал; И в князя взор его вперенный 40 На душу грешника смятенье проливал…

«Кто ты?» — Владимир с изумленьем И гласом трепетным пришельца вопросил. «Посол творца! — он рек с смиреньем, — Ты бога вышнего делами прогневил…

Ни в Чернобоге, ни в Перуне, Ни в славе, ни в пирах Владимиров покой; Его ты, грешник, жаждешь втуне: Как за добычей вран, так совесть за тобой!..

Но что, о князь, сии терзанья! 50 Тебя, отверженец, ужаснейшие ждут! Наступит час — ценить деянья! Воскреснут мертвые! Настанет Страшный суд!

И суд сей будет непреложен, — Твое могущество тебя не защитит! Там раб и царь равно ничтожен — Всевышний судия на лица не глядит.

Пред ним угаснет блеск короны! И князю-грешнику один и тот же ад, Где вечный скрежет, плач и стоны 60 С рабами низкими властителя сравнят!»

Так говорил пришлец священный, И пылкий, яркий огнь в глазах его блистал, И князь, трепещущий, смятенный, Лия потоки слез, словам его внимал!..

«О, чем же я избегну ада?. Наставь, наставь меня!.. — Владимир старцу рек: Из твоего читаю взгляда, Что ты, таинственный, спасти меня притек!..»

«Крести себя, крести народы! — 70 В ответ вещал святой, — и ты себя спасешь! И славу дел из рода в роды С благословением потомства перельешь!

Тогда не ад, блаженство рая И вечность дивная тебя, Владимир, ждут, Где сонмы ангелов, порхая, Пред троном вышнего твой подвиг воспоют!»

«Крести ж, крести меня, о дивный!» — В восторге пламенном воскликнул мудрый князь… Наутро звук трубы призывный — 80 И рать Владимира к Херсону понеслась…

На новый подвиг, с новым жаром Летят дружинами с вождем богатыри, Зарделись небеса пожаром, Трепещет Греция и гордые цари!..

Так в князе огнь души надменной, Остаток мрачного язычества горел: С рукой царевны несравненной Он веру самую завоевать летел…[1]

1822 или 1823

[1]PC, 1871, Ќ 1, ПСС — по автографу рукописного отдела Ленинградского отделения Института истории АН СССР (беловой с позднейшей правкой). Черновой автограф. наброска к думе — ЦГАОР, Написана не позднее 1823 г., вошла во второй список. Историческая основа думы — летописное предание в передаче Карамзина (И, т. 1, гл. 9). При жизни поэта не печаталась, т. к. трактовка Владимира как злодея-братоубийцы сделала думу неприемлемой для цензуры. 1 Рокот струн живых — образ, восходящий к «Слову о полку Игореве» (ср. прим. VI). 2 Ст. 24 связан с оссиановской традицией в русской поэзии (см. БП, стр. 432-433).