Ольга Седакова Музыка

У воздушных ворот, как теперь говорят, перед небесной степью, где вот-вот поплывут полубесплотные солончаки, в одиночку, как обыкновенно, плутая по великолепью ойкумены, коверкая разнообразные языки,

в ожидании неизвестно чего: не счастья, не муки, не внезапной прозрачности непрозрачного бытия, вслушиваясь, как сторожевая собака, я различаю звуки – звуки не звуки: прелюдию к музыке, которую никто не назовет: моя,

ибо она более чем ничья: музыка, у которой ни лада ни вида, ни кола ни двора, ни тактовой черты, ни пяти линеек, изобретенных Гвидо: только перемещения недоступности и высоты.

Музыка, небо Марса, звезда старинного боя, где мы сразу же и бесповоротно побеждены приближеньем вооруженных отрядов дали, ударами прибоя, первым прикосновением волны.

О тебе я просила на холме Сиона, не вспоминая ни ближних, ни дальних, никого, ничего – ради незвучащего звука, ради незвенящего звона, ради всевластья, ради всестрастья твоего.

Это город в середине Европы, его воздушные ворота: кажется, Будапешт, но великолепный вид набережных его и башен я не увижу, и ничуть не охота, и ничуть не жаль. Это транзит. Музыка, это транзит.

Все пройдет, все пропадет, все мягко, мягко стелет… Но прежде усыпления, прежде ускоряющегося соскальзывания с высоты – знаменитый походный оркестр, музыка Пети Ростова, которого наутро застрелят, готовится к выходу из-за полога космической глухоты.

И каждый – ее дирижер. Ну, валяй моя музыка! сначала эти, как они? струнные, все вместе. Хорошо. Теперь – виолончель, то есть душа моя: самый надежный звук на свете, не целясь попадающий в цель.

И теперь: клекот лавы в жерлах действующего вулкана, стрекот деревенского запечного сверчка, сердце океана, стучащее в груди океана, пока оно бьется, музыка, мы живы, пока ни клочка

земли тебе не принадлежит, ни славы, ни уверенья, ни успеха, пока ты лежишь, как Лазарь у чужих ворот, сердце может еще поглядеться в сердце, как эхо в эхо, в вещь бессмертную, в ливень, который, как любовь, не перестает.