Ренат Гильфанов Вставало утро у стены кремля

Вставало утро у стены кремля. Трещал костер на площади, и люди с оружием сидели у костра и на меня с усмешкою глядели. «Ну что, приятель, наконец, проснулся?» И, преодолевая утренний озноб, я к ним спиной сутулой повернулся и двинул вверх по вздыбленной Тверской под тихий треск далеких автоматов. Я шел, минуя груды из камней, из веток и штакетин. Выше, выше… И, наконец, пришел. Там были люди. Там грустный Иннокентий Смоктуновский с железной кружкой у костра сидел. Он защитить хотел свою свободу. И он ее, наверно, защитил. Спустя два года умер он свободным. Ну, а тогда, на вздыбленной Тверской всеобщее царило возбужденье. По каменной брусчатке стлался дым, и у костров жевали булки люди. Повсюду был какой-то странный гам. Беззубые старухи, спотыкаясь, таскали камни к зыбким баррикадам. «Сыночки, наши камни на исходе! Их мало! Ох, сыночки, экономьте! Кидайте только в головы!» И я шел мимо них походкою нетвердой. Подстегнутые водкой голоса кричали мне: «А ну, вали отсюда!» А мне хотелось стать одним из них. Я к ним пошел: «Простите…» Но напрасно. Они меня не приняли в свой круг. «Чего уставился? Ты что, шпионишь? Вали отсюда, если не желаешь, чтоб мы тебе пустили пулю в лоб!» Так мне не удавалось стать героем.

Героем! И тогда представил я, что я — Орфей, спустившийся в Аид. Представил, да. Но легче мне не стало. Ни ворона тут не было, ни арфы. Лишь кое-где трезвонили гитары. И темно-серые комки брусчатки подобьем каменного ксилофона испуганно чеканили мой шаг. И не было здесь главного — подруги, чтобы ее отсюда увести. А только люди, люди, люди, люди… Как матовые тени преисподней.

1997