Александр Твардовский По которой речке плыть...

По которой речке плыть, — Той и славушку творить…

С первых дней годины горькой, В тяжкий час земли родной, Не шутя, Василий Теркин, Подружились мы с тобой.

Но еще не знал я, право, Что с печатного столбца Всем придешься ты по нраву, А иным войдешь в сердца.

До войны едва в помине Был ты, Теркин, на Руси. Теркин? Кто такой? А ныне Теркин — кто такой? — спроси.

— Теркин, как же! — Знаем. — Дорог. — Парень свой, как говорят.

— Словом, Теркин, тот, который На войне лихой солдат, На гулянке гость не лишний, На работе — хоть куда…

Жаль, давно его не слышно, Может, что худое вышло? Может, с Теркиным беда?

— Не могло того случиться. — Не похоже. — Враки. — Вздор…

— Как же, если очевидца Подвозил один шофер.

В том бою лежали рядом, Теркин будто бы привстал, В тот же миг его снарядом Бронебойным — наповал.

— Нет, снаряд ударил мимо. А слыхали так, что мина…

— Пуля-дура… — А у нас Говорили, что фугас.

— Пуля, бомба или мина — Все равно, не в том вопрос. А слова перед кончиной Он какие произнес?.

— Говорил насчет победы. Мол, вперед. Примерно так…

— Жаль, — сказал, — что до обеда Я убитый, натощак. Неизвестно, мол, ребята, Отправляясь на тот свет, Как там, что: без аттестата Признают нас или нет?

— Нет, иное почему-то Слышал раненый боец. Молвил Теркин в ту минуту: «Мне — конец, войне — конец».

Если так, тогда не верьте, Разве это невдомек: Не подвержен Теркин смерти, Коль войне не вышел срок…

Шутки, слухи в этом духе Автор слышит не впервой. Правда правдой остается, А молва себе — молвой.

Нет, товарищи, герою, Столько лямку протащив, Выходить теперь из строя? — Извините! — Теркин жив!

Жив-здоров. Бодрей, чем прежде. Помирать? Наоборот, Я в такой теперь надежде: Он меня переживет.

Все худое он изведал, Он терял родимый край И одну политбеседу Повторял: — Не унывай!

С первых дней годины горькой Мир слыхал сквозь грозный гром, Повторял Василий Теркин: — Перетерпим. Перетрем…

Нипочем труды и муки, Горечь бедствий и потерь. А кому же книги в руки, Как не Теркину теперь?!

Рассуди-ка, друг-товарищ, Посмотри-ка, где ты вновь На привалах кашу варишь, В деревнях грызешь морковь.

Снова воду привелося Из какой черпать реки! Где стучат твои колеса, Где ступают сапоги!

Оглянись, как встал с рассвета Или ночь не спал, солдат, Был иль не был здесь два лета, Две зимы тому назад.

Вся она — от Подмосковья И от Волжского верховья До Днепра и Заднепровья — Вдаль на запад сторона, — Прежде отданная с кровью, Кровью вновь возвращена.

Вновь отныне это свято: Где ни свет, то наша хата, Где ни дым, то наш костер, Где ни стук, то наш топор, Что ни груз идет куда-то, — Наш маршрут и наш мотор!

И такую-то махину, Где гони, гони машину, — Есть где ехать вдаль и вширь, Он пешком, не вполовину, Всю промерил, богатырь.

Богатырь не тот, что в сказке — Беззаботный великан, А в походной запояске, Человек простой закваски, Что в бою не чужд опаски, Коль не пьян. А он не пьян.

Но покуда вздох в запасе, Толку нет о смертном часе. В муках тверд и в горе горд, Теркин жив и весел, черт!

Праздник близок, мать-Россия, Оберни на запад взгляд: Далеко ушел Василий, Вася Теркин, твой солдат.

То серьезный, то потешный, Нипочем, что дождь, что снег, — В бой, вперед, в огонь кромешный Он идет, святой и грешный, Русский чудо-человек.

Разносись, молва, по свету: Объявился старый друг… — Ну-ка, к свету. — Ну-ка, вслух.

1945